Драма Марка Романека по роману Кадзуо Исигуро «Never Let Me Go» – щемящая душу антиутопия, весьма цинично маскирующаяся под подростковую мелодраму о великой любви.

Альтернативная реальность. Англия 70-х. Благодаря развитию технологий клонирования удалось создать человеческие копии, из которых растят доноров органов. Пока это дети, живущие в интернатах по всей стране. Но один интернат отличается. В Хэлшем детей учат рисованию, они получают образование, читают умные книги и постепенно привыкают к мысли, что цель их существования – продлить жизнь людей. Впрочем, это не мешает им любить друг друга и заводить подобие семьи. Подобие – потому что детей клоны иметь не могут, да и живут они лет до 30, редко выдерживая 3-4 выемки органов. История до банали проста: девочка-клон влюбляется в мальчика-клона, а другая девочка-клон решает мальчика увести. В 80-е дети вырастают в Кэри Маллиган, Эндрю Гарфилда и Киру Найтли и выбирают себе путь в довольно короткой жизни. В 90-х им суждено умереть, едва разобравшись в нелепой детской зависти и ревности. Столь ничтожной на пороге смерти и столь трогательной на фоне чудовищного эксперимента с природой человечности.

Фильм у Марка Романека вышел замечательный, но с пометкой «не для свиданий». «Не отпускай меня» буквально вынимает душу из зрителя, химичит с ней, протаскивая через банальнейшие подростковые мучения, и возвращает на место в неуловимо измененном виде. И зритель выходит из зала в недоумении, то ли его цинично развели на слезы, то ли весь наш цивилизованный мир – это иллюзия, а человечество, по природе своей, бездушная машина, жаждущая бессмертия, вечного здоровья и красоты и плюющая на пресловутые, им же выстраданные тысячелетиями, принципы гуманизма. Здесь нет прямого насилия, нет агрессии или даже намека на бунт. Нет обмана и лжи. Только овечья покорность и железобетонная логика, озвученная Шарлоттой Ремплинг в кульминации. И вот хнычущие сиротки обращаются в мучеников во имя человечества.

Кого-то возмутит нагнетенная к финалу атмосфера безысходности, чему способствует и сцена с кромсанием Киры Найтли в операционной. Кто-то, возможно, заснет, не досмотрев и до середины, сетуя на скуку и тоскливость безупречно скомпонованных кадров. Наверняка, найдется и тот, кто захочет зайтись в риторическом вопле безысходной ярости, подобно герою Эндрю Гарфилда. Или кто всплакнет как раз тогда, когда у Маллиган высохнут слезы. И будут правы те, кто скажет, что история-то простая. Пара идей, пронизывающий британский меланхолический пейзаж и толика урбанистической нищеты. Здесь даже мораль озвучена в последней реплике, хоть в этом нет ни малейшей надобности. Все и так очевидно, с завязки фильма. Вот только эффекта жуткой тоски предсказать не сможет никто. И если «Бьютифул» Инньяриту, еще один фильм-реквием, вышедший недавно в российский прокат, вызывает ощущение полета и легкости, то «Не отпускай меня» – несет дурную весть о том, что после – скорее, пустота и нет надежды.

Трейлер к фильму «Не отпускай меня»

Интервью режиссера о работе на фильмом «Бьютифул» (Biutiful), о Хавьере Бардеме и его Ушбале, о Барселоне и гастарбайтерах, о танатофобии современного общества.

«Если «Вавилон» – это опера, то «Бьютифул» – реквием»

Поколесив по миру, снимая «Вавилон», в какой-то момент я подумал, что уже много раз использовал в своих картинах множественные пересекающиеся линии повествования и фрагментарную сюжетную структуру. Плюс ко всему, мои фильмы снимались на разных языках, и действие их происходило в разных странах. К концу работы над «Вавилоном» я был настолько вымотан, что дал себе слово: следующая моя картина будет посвящена истории только одного персонажа, в ней будет представлена лишь одна точка зрения, действие будет происходить только в одной стране, а повествование станет вестись строго линеарно и на моем родном языке. Проводя музыкальную аналогию, если «Вавилон» – это опера, то «Бьютифул» – реквием. Так вот все и получилось. «Бьютифул» – это то, чего я еще не делал раньше: линейная история, герои которой действуют в рамках неизведанного прежде мной жанра – трагедии.

Кино для меня всегда начинается с чего-то очень смутного – обрывок, сценка из жизни, мельком увиденная через окно в машине, луч света, фрагмент мелодии… «Бьютифул» родился холодным осенним утром 2006 года, когда мы с моими детьми готовили завтрак, и я наугад запустил на своем CD-плеере Концерт для фортепиано с оркестром соль мажор Равеля. За несколько месяцев до того этот же самый концерт звучал в моей машине, когда мы с семьей ехали из Лос-Анджелеса на кинофестиваль в Теллуриде. От пейзажей Четырех углов (регион США на стыке штатов Колорадо, Нью-Мексико, Аризона и Юта) захватывало дух, но когда музыка смолкла, дочка и сын дружно расплакались – та особенная меланхолия, которая звучит в этой вещи, ее скорбь и красота подействовали на них слишком сильно, и ребята не могли этого вынести, как и не могли объяснить своих ощущений. И когда в то утро они вновь услышали знакомые звуки фортепиано, то тут же попросили меня выключить диск. Они отлично запомнили свое эмоциональное состояние и то, как его спровоцировал Равель. В то самое утро мой герой постучался в дверку в моей голове и сказал: «Привет, меня зовут Уксбаль». Следующие три года жизни я провел с ним. Я не знал, чего он хочет, кто он таков, куда стремится. Во многом он был несерьезен и полон противоречий. Но, сказать по правде, я знал, в каком ключе хочу его изобразить, и знал, как хочу с ним покончить. Да-да, в моих руках были только начало и конец истории.

О смерти и танатофобии

Для меня «Бьютифул» – фильм-отражение нашего краткого и скромного пребывания в этой жизни. Само наше существование, такое же недолгое, как отблеск промелькнувшего метеора, лишний раз демонстрирует нам своей невыразимой бренностью, насколько близки мы к смерти. Недавно я думал о своей смерти. Куда мы уходим, во что превращаемся, когда умираем? Ð’ память тех, кто нас знал. С этой мучительной и головокружительной гонкой против времени лицом к лицу сталкивается Уксбаль. Что делает человек в последние дни своей жизни? Продолжает ли он жить или готовится к умиранию? Возможно, Куросава был прав, когда говорил, что наши помыслы о трансцендентном – всего-навсего иллюзии. Несмотря ни на что, с тех самых пор, как у меня возник замысел снять «Бьютифул», я не намеревался делать «просто» фильм о смерти – мне хотелось, чтобы это было кино о жизни и о том, что происходит, когда она подходит к концу.

Современное общество страдает тяжелой формой танатофобии. По этой причине я осознаю всю противоречивость ситуации, когда снимаешь поэму о просветленном человеке, погружающемся в тьму смерти, где его поджидает неизвестность. Говорю «противоречивость», поскольку, в то время как своей душой Уксбаль стремится постичь важные внутренние, духовные понятия, стремительность и непредсказуемость новых социально-политических реалий европейской жизни разворачивает его как бы «вовне». Ð’ новостях сообщается о сотнях миллионов умирающих или эксплуатируемых людей, населяющих многоэтажные ульи, которых предостаточно в пригороде любого европейского города. Эти новости столь головокружительны и опустошающи, что их трудно усвоить. Такова жестокая реальность бедняков, иммигрантов, тех, кто вечно остается в тени. Когда я был в 2007 году в Барселоне, Уксбаль, который тогда уже жил в моей голове, сказал мне, что принадлежит к этому миру. По мне, стоило проделать это путешествие, чтобы рассказать об этом безжалостном мире. Ведь то, что порой представляется чем-то из ряда вон выходящим, для многих людей – естественная часть их бытия.

Барселона и великое переселение

Прошло меньше года, я шел по кварталу Эль Раваль в Барселоне, и все вокруг имело значение. Барселона – королева Европы. Она по-настоящему прекрасна, но, как у всякой королевы, у нее есть гораздо более любопытные черты, помимо очевидной и порой скучной, буржуазной красоты, которую так ценят туристы и «открыточные» фотографы. С тех пор, как мне было семнадцать лет и я отправился путешествовать вокруг света на торговом корабле, где драил палубу, меня живо интересовали, манили, зачаровывали те городские районы, которые скрыты от посторонних глаз. Это то, что всегда находит в моей душе отклик. Я говорю о многообразном, сложном, маргинальном, многонациональном новом мире, который недавно возник в Барселоне и большинстве других крупных европейских городов. Совершенно невозможно было представить что-то подобное, когда я, семнадцатилетний, впервые оказался в Барселоне. Но в наши дни… Я немедленно понял, что Уксбаль родом отсюда, я знал, что он принадлежит к этому разношерстному, пестрому сообществу, которое меняет мир.

В шестидесятые Франко, дабы разрушить каталанскую культуру, активно пропагандировал переселение в Каталонию сотен тысяч жителей других регионов Испании и запрещал говорить на каталанском языке. В разгар великого экономического кризиса испанцы, говорившие на кастильском наречии – преимущественно выходцы из Эстремадуры, Андалусии и Мурсии, – стали иммигрантами в своей родной стране. Их поселили в муниципалитете Барселоны Санта-Колома-де-Граманет, и они стали известны под обидной кличкой «чарнегос» («наручники»). Когда в 80-е и 90-е экономика вновь пошла на подъем, «чарнегос» принялись покидать Санта-Колому, а их место стали занимать иммигранты со всего мира. Хотя самым «пестрым» по составу населения пригородом Барселоны считается Эль-Раваль, он же местный «чайнатаун», на деле таковыми была Санта-Колома и соседняя Бадалона, от которой я был просто без ума. Здесь в мире и согласии жили сенегальцы, китайцы, пакистанцы, цыгане, румыны и индонезийцы; каждый говорил на своем родном языке и не ощущал необходимости интегрироваться в испанское общество. И, говоря откровенно, было похоже, что и общество не слишком стремится интегрировать их в ответ.

«Незримая армия труда»

Наш пригород показан в «непастеризованном» виде – он населен людьми, у него есть запах, текстура, противоречивость. Это образцовый пример сосуществования, обладающий ДНК идеальной Объединенной Нации. Все миграции и расовые смешения, имевшие место в прошлом на протяжении трехсот лет, здесь заняли четверть века. Безусловно, не обходится и без трагических происшествий. Ежегодно сотни африканцев тонут, пытаясь добраться до побережья Испании. Невозможно забыть запечатлевшие их тела фотографии. Трудно смотреть на эти фотографии. Да и разве в газетах не публикуются чуть не ежедневно статьи о китайских иммигрантах, нещадно эксплуатируемых по всей Европе? Как пишет Бай Сяохун в своей книге «Китайские шепоты: Подлинная история британской незримой армии труда» (Chinese Whispers: The True Story Behind Britain’s Hidden Army of Labor), только в Великобритании трудится миллион китайцев. В отличие от США, эти люди прибывают в Европу не затем, чтобы влиться в местную культуру. Согласно моим собственным исследованиям, в основном народ едет сюда, чтобы элементарно выжить и помочь выжить оставшимся на родине близким.

Однако гораздо более важным моментом, чем этот любопытный социологический феномен, имеющий место в Барселоне и других крупных европейских городах, было то эмоциональное воздействие, которое оказал на меня сам контекст этой истории. Я и сам уже десять лет как иммигрант – хотя и, так сказать, привилегированного толка. Сознание иммигранта, географическое сиротство – это особое состояние ума. В моем фильме не происходит каких-то особенных событий – видна только рутинная сложность повседневной жизни, показанная на частном примере одного из сотен миллионов современных рабов, пребывающих в тени и озаренных светом. По большому счету, когда фильм не представляет собой документ, он – не более чем греза. Как мечтатель, ты вечно одинок, как художник – одинок наедине с чистым холстом. Быть в одиночестве означает задавать вопросы, как сказал однажды Годар, а снимать кино – отвечать на них.

Я написал подробную биографию каждого из героев фильма – в том числе китайца и африканца. У всех персонажей должно быть прошлое, их существование в картине должно быть обосновано. Я сделал это, чтобы лучше узнать их, а заодно помочь актерам понять, откуда родом их герои. Уксбаль – «чарнего», он один из тех десяти процентов испанцев, чьим родным языком был кастильский диалект, которые осели в Санта-Коломе. Гастарбайтеры для него не чужаки, он рос среди них и работает с ними. Прогуливаться воскресным днем в таких районах – совсем особенный духовный, эмоциональный и физический опыт: тут видишь стайку поющих цыган, там прямо в парке молятся мусульмане – или они же нараспев вторят муэдзину, вещающему с крыши маленькой мечети, а вон тот католический храм полон китайцев… Я хотел, чтобы мой фильм стал подобного рода духовным, эмоциональным и физическим странствием.

Уксбаль

Со времен моей поездки в Барселону мое подсознание принялось насильно диктовать мне эту историю. Моя дочь Мария-Эладия сказала мне однажды, что когда умирает сова, из ее клюва выпадает волосяной шар. Ð’ ту же ночь мне приснился этот образ, и все пошло по-другому. Я увидел, что личность Уксбаля полна противоречий: это человек, чья жизнь настолько сложна и насыщенна, что он и умереть-то спокойно не может; человек, защищающий гастарбайтеров от закона и при этом сам эксплуатирующий их труд; простой парень с улицы, наделенный удивительным духовным даром и умеющий разговаривать с мертвыми; нежный семьянин с разбитым сердцем и двумя детьми, которых он любит, но которые вмиг выводят его из себя; человек, от которого все зависят – и который зависим от всех; примитивный, простой, заурядный детина, наделенный глубокой, прямо-таки сверхъестественной проницательностью. Он как Солнце, окруженное планетами-спутниками. Я видел его и его окружение как организм, где улица была телом, семья – сердцем, а поиски отсутствующего отца – душой. Прежде чем взяться за сценарий, я нарисовал карту – два спирали и линию, графически отображавшие странствие Уксбаля и его внутреннее состояние. Движение одной спирали разворачивалось изнутри к внешнему краю – то была его обычная, «неподконтрольная» жизнь. Движение другой происходило в обратном направлении, и это было сердце Уксбаля, его суть, погружавшаяся все глубже, в бездну. Затем я провел линию, пересекавшую обе спирали. Это был дух.

Мой отец говорил, что у низкооплачиваемых служащих и у таксистов не бывает упадка духа. «Депрессия – роскошь, которую могут себе позволить богачи», – так он говорил. Сама жизнь не позволяет им умереть. Таков мой Уксбаль, отчаявшийся, одинокий, ищущий отца, которого он никогда не знал.

Хавьер Бардем

С тех самых пор, как я только начал работу над картиной, я всегда видел в роли Уксбаля только Хавьера Бардема. Никто другой не сыграл бы его так, как это сделал он, и без него я не снял бы этот фильм. Уже очень давно мы с Хавьером пытались поработать вместе, и Уксбаль стал тем мостом, который наконец свел нас на съемках. Мой метод работы с актерами нельзя назвать легким или приятным. Я всецело отдаюсь работе над каждым своим проектом и требую того же от артистов. Я одержим стремлением к совершенству – или к тому, что считаю таковым. Но когда в этом уравнении появился Хавьер, это было, как если бы встретились голодный и голодающий. Хавьер не просто выдающийся актер: он один в своем роде, и все это понимают. Он работает над ролью жадно, до изнеможения и все время вносит какие-то дополнительные штрихи к образу. Своему делу он предан истово и такой же перфекционист, как и я. Но что делает Хавьера воистину уникальным и неповторимым, так это весомое, почти зловещее экранное присутствие, которое основано на его поразительной способности к рефлексии и глубочайшем внутреннем мире. Это то, чему невозможно научиться, тот ангельский – или дьявольский – дар, который у вас или есть, или его нет.

В случае с другими своими картинами, как правило, я за несколько недель снимал различные сцены с разными актерами. Здесь же это была одна сплошная до-о-о-о-о-олгая, напряженная съемка одного и того же человека – Хавьера, который буквально тащил всю ленту на своей спине. Нелегко было выдержать тот эмоциональный накал и интенсивность чувств, которые требовались практически в каждом эпизоде, особенно когда стараешься сбалансировать действие, вводя непрофессиональных актеров и детей. За осень и зиму 2008–2009 годов тот Хавьер Бардем, которого я знал, растворился, чтобы дать жизнь Уксбалю.

Мы знали, что это будет напоминать восхождение на Эверест: каждый новый день был тяжелее предыдущего. То и дело мы строили планы, прикидывали и обсуждали. Я постарался устроить все так, чтобы абсолютно все аспекты фильма – хронологическая последовательность съемок, костюмы героев, художественное решение, движения камеры и т.д. – помогали Бардему (а точнее, Уксбалю) пройти путь от резкого, жесткого, неустанно все контролирующего парня к свободному духом человеку, который понимает ближнего, наделен особой мудростью и через собственные страдания обретает просветление. Каждый из нас вложил в этот фильм часть своей души, и сюжет требовал от нас двигаться дальше, идти на ту опасную территорию, откуда порой нет возврата. Такие картины выпивают из тебя все соки, но все наши усилия и жертвы были прямо пропорциональны тому безмерному творческому удовлетворению, которое получали от работы и я, и Хавьер.

Марамбра и Марисель Альварес

Одной из самых сложных героинь была Марамбра – было нелегко прописать ее характер и столь же трудно найти актрису на эту роль. Биполярность – сложное психоэмоциональное расстройство, иногда именуемое маниакально-депрессивным психозом, – удручающе легко показать в окарикатуренном виде. Мне нужен был кто-то, от которого бы исходили совершенно особенные флюиды. Я проводил кастинги на эту роль по всей Испании, но, хотя видел множество чрезвычайно талантливых актрис, никак не мог найти ту, единственную. Через три недели должен был начаться основной съемочный период, а я все еще не нашел ее и уже подумывал отложить съемки. Я объявил открытый кастинг для всех желающих в Аргентине, и там-то мы увидели Марисель Альварес. Даже по пробному видеоролику было ясно: это она. Марисель полетела в Испанию, и спустя двадцать четыре бессонных часа – за них она успела выучить текст, который получила еще за двадцать четыре часа до этого, – она продемонстрировала во время устной репетиции самый поразительный результат, какой я только видел. Я провел с ней и видеопробы – поставил Марисель перед камерой (для нее это, кстати, был первый опыт) и попросил, не помогая себе жестами, передавать образы или обстоятельства, которые я буду ей называть. Вся съемочная группа лишилась дара речи. Через минуту кожа моя покрылась мурашками, а глаза наполнились слезами. Это была алхимия, магия чистой воды. Марисель подарила Марамбре то, что той было так необходимо – гибельность и нежность. Она – удивительная актриса с большим опытом игры на сцене, обладающая таким дарованием, которое крайне непросто найти на нашей планете.

Иге

Подбирая актрису на роль Иге, мы просмотрели более 1200 кандидатур в Испании и Мексике. Диарьяту Дафф мы открыли для себя случайно, в парикмахерской в предместье Барселоны. Уроженка Сенегала, она, как и сотни тысяч других африканских женщин, рискуя жизнью, уехала за границу, чтобы найти работу и помогать своим родным деньгами. Ей жилось нелегко. Когда Диарьяту было пятнадцать лет, она вышла замуж за пятидесятилетнего – по сенегальским традициям, мужа девушке выбирает ее дядя с материнской стороны. Муж обращался с ней жестоко, и Диарьяту ушла от него. Чуть погодя она вышла замуж вторично, за славного молодого парня, от которого родила ребенка. Поскольку они жили в небольшом городке, где экономическая ситуация оставляла желать лучшего, она решила поехать на заработки в Испанию. К тому моменту, когда ее утвердили на роль, Диарьяту не видела своего сына уже больше трех лет. Работая день и ночь, она поддерживала материально не только мужа и ребенка, но и еще тридцать человек (все они живут на те небольшие деньги, что Диарьяту отправляет в Сенегал). Она страшно боялась, что может потерять работу в парикмахерской. На первом же прослушивании я понял, что у нее есть совершенно четкое представление о том, какой должна быть ее героиня. Игра ее изумляла искренностью и глубиной – когда она брала на руки подушку, «игравшую» роль ребенка, голос ее принимался дрожать. История Иге была ее историей. Никогда прежде я не видел, чтобы судьбы актера и персонажа настолько совпадали. У меня на глазах реальность сливалась с вымыслом. Меня всегда захватывала мысль, что, хотя на первый взгляд Иге и второстепенная героиня, мало-помалу ее история становится краеугольным камнем всего повествования. Она – Мама Африка, уравновешенная, мудрая, любящая мать. Такова в реальной жизни и Диарьяту – умная, талантливая, красивая и, что самое главное, настоящая.

Посвящение

Я всегда посвящаю очередную картину одному из членов моей семьи – не потому, что они мои родственники, а в первую очередь потому, что они стали источником вдохновения, или потому, что именно к ним я хочу обратиться через свой фильм.

«Бьютифул» я посвящаю своему отцу. Он знает, почему.

По материалам компании «Voльga»

Социально-неблагополучный реквием, снятый Алехандро Гонсалесом Иньярриту, с Хавьером Бардемом в главной роли.

Беднейшие кварталы Барселоны. Кричащая нищета и безнадежность. Нелегальные иммигранты, большей частью сенегальцы и китайцы, живут человек по 20 в подвалах и разоренных, разрушающихся на глазах квартирах. Ушбаль (Хавьер Бардем), обитающий в чуть меньшей грязи и разрухе, дает им защиту от полиции и договаривается о работе. Можно сказать, «крышует». Этот основной заработок отца двух малолетних детей дополняют пожертвования от родственников умерших: у него дар разговаривать с душами до того, как те покинут этот мир.

История душераздирающе тоскливая. Беспомощность перед законом и обстоятельствами. Перед болезнями физическими и психическими. Точкой обратного отсчета становится известие о том, что жизнь, которая, кажется, продолжается лишь благодаря какой-то внутренней ярости и несгибаемой силе воли, оборвется через 2 месяца – рак. Это время Ушбаль проведет в попытках воссоздать картинку благополучной семьи, попутно облагодетельствовав несчастных нелегалов-подопечных. Но попытки бессмысленны: бывшая жена (Марисель Альварес) страдает от алкоголизма и расщепления психики, она никогда не станет нормальной матерью; сенегальцам нужны деньги, поэтому они, кроме поддельных сумок Louis Vuitton, торгуют наркотиками; китайцы экономят на урезанном до грани выживаемости минимуме, пытаясь увеличить прибыль от эксплуатации более несчастных собратьев.

«Бьютифул» Алехандро Иньярриту – «кино не для всех». Не потому, что речь в фильме идет о вещах запредельных для понимания среднестатистического зрителя, просто, не каждый зритель сможет пережить ту концентрацию социального драматизма, которую Иньярриту впихнул в 2,5 часа экранного времени. Если попробовать подыскать аналоги этого эффекта в литературе, то на ум придет эмоциональная смесь самых мрачных произведений Золя и Достоевского. Это социальная безысходность, доведенная до абсолюта. Ощущение ловушки, из которой выбраться можно только через смерть. Здесь – мрак, отчаяние, ярость, ложь и нищета, там – прекрасный лес, покой и отец.

Удивительным образом Бардем проходит через все стадии отчаяния, невозможности принятия своей судьбы, до абсолютного душевного покоя, наступившего так же внезапно, как неожиданно прозвучал диагноз врача в начале фильма. Каждый его шаг в попытке изменить мир к лучшему, оставить после себя добрые воспоминания, защитить детей обречен на неудачу. И каждая неудача оборачивается новым ударом судьбы, все более и более тяжелым, невыносимым. Но тем не менее жизнь остается жизнью, еще можно что-то поменять, что-то понять. Финал фильма – это обретение веры в человеческую природу, в доброту и милосердие.

Иньярриту впервые формально не превращает повествование во временно-географический паззл, он отказывается заигрывать со зрителем, сводить горе и радость к мелодраматическим манипуляциям и слезам. Жестко и уверенно режиссер набрасывает параллельные сюжетные линии, опутывая ими своего Ушбаля, фиксируя его в тоскливой реальности, как некий центр мироздания. Одновременно точку отсчета и суть его.

Это – феноменальное кино, посмотрев которое, выходишь с тяжелым ощущением мира, гармонии вопреки и силы. Его невозможно забыть. Это нечто-то прекрасное и безнадежно фатальное, в точности как оригинал названия, заимствованный с рисунка дочери Ушбаля, – Biutiful.

Трейлер фильма «Бьютифул» (Biutiful):

Симпатичная мелодрама на исторический сюжет. Приврали, причесали и нарядили в фавориты «Оскара».

Канун Второй мировой войны. Ð’ Англии вот-вот должен смениться король. Но, кто же замет его место? Старший сын Дэвид, принц Уэльский (Гай Пирс) собирается жениться на американской ветренице, уже разведенной со своим первым мужем, а младший – Альберт, принц Йоркский (Колин Ферт), – заика. Ну, если с первым все ясно – надежды на благоразумие нет; то со вторым еще можно что-то сделать. После нескольких лет неудачных экспериментов с известнейшими логопедами, жена Альберта (Хелена Бонэм-Картер) находит оборванца в летах, по слухам, талантливого специалиста, исправляющего речь (Джеффри Раш). Остается только уговорить наследного принца на сеансы психоанализа, заставить его петь и ругаться матом почем зря.

«Королевская речь» (King’s Speach) – именно так называется фильм Тома Хупера, а не как перевели прокатчики – «Король говорит!» – наверное, достойна всех своих номинаций на «Оскар». Идеальная игра Колина Ферта, Джеффри Раша и Хелены Бонэм-Картер, очень правильная картинка, к композиции которой сложно придраться, работа реквизиторов и операторов безупречна. Да и режиссер – молодец. Только зачем нужно было сводить глобальные проблемы Европы и Англии, в частности, на пороге Второй мировой войны к дефектам речи будущего монарха? Зачем было придумывать ему «трудное детство», чтобы спустить высочество с трона на землю, поближе к подданным? Эти дрожащие губы, выпученные в натуге глаза – к чему? Зачем вписывать бытовую проблему в масштаб вселенской мелодрамы? Брать лупу и преображать до размеров слона, то что и мухой-то назвать смог бы лишь сам герой истории? Чего только стоит сцена произнесения той самой «королевской речи», затянутой до состояния последних пауз Ельцина, когда даже сам герой, кажется, смотрит с экрана в недоумении, и очередная вереница ракурсов его раздутых щек начинает вызывать откровенное раздражение. Хотя, судя по иностранной критике, не у всех зрителей.

Милые-милые беззубые герои в пьесе, раздутой до формата романа, чуть ли не эпического. Обидно даже не то, что историю очередной раз переписали, а то, что незыблемость и смысл английской монархии свели к картинке заикающегося недоразумения с единственной целью – вызвать умильную улыбку у зрителя.

Трейлер фильма «Король говорит!» (King’s Speach):

Макбетовские «шум и ярость» в приложении к лондонской комедии Вуди Алена.

Хелена (Джемма Джонс), образцовая лондонская бабуля, только что покинутая мужем (Энтони Хопкинс), променявшем ее на воспоминания о молодости, по совету массажистки обращается к ясновидящей (Полин Коллинз), и та обещает ей романтическую встречу, ну и всевозможных благ в будущем. Это ей как нельзя ко времени. Дочь Хелены (Наоми Уотс) с мужем, писателем-неудачником (Джош Бролин), проедают понемногу ее алименты, при этом виноват в ситуации, конечно, тунеядец-муж, а сама дочь устраивается на работу в галерею, где влюбляется в ее хозяина (Антонио Бандерас). Муж, уставший ждать литературную музу, заглядывается на девицу из окна напротив (Фрейда Пинто). А бывший супруг Хелен находит себе молодую жену – легкомысленную девицу по вызову (Люси Панч), со всеми вытекающими из этого последствиями в виде бесконечных трат, долгов, виагры и измен.

Цитата из «Макбета» о «шуме и ярости», из которых состоит человеческая жизнь, открывает и закрывает очередной камерный шедевр Вуди Аллена. Он лишен фундаментального посыла, самоиронии и сарказма. Скорее это философское размышление, даже наблюдение, довольно отстраненное, за человеческими мечтами и слабостями. За скоротечностью чувств. Этакая лаборатория. Или, возможно, роман, автор которого относится к своим героям, как к подопытным мышам, устанавливая им препятствия и заставляя действовать в измененных обстоятельствах. Гадалки, автокатастрофы, случайности, открывшиеся возможности – как удары тока, подвигают этих мышей на суету. Но даже при таком подходе автор смотрит на них с любовью. Да, высокомерно, но все же по-доброму. Возможно, такая отстраненность обусловлена особым лондонским климатом. Или возрастом стареющего киноклассика. Но даже моральный тезис о ничтожности всего человеческого, чувственного, по сравнению с масштабом Вселенной и временем – даже он воспринимается как нечто условное, небесспорное. Причуда еще одного человека, ждущего все того же высокого темноволосого незнакомца в конце пути. А дальше – еще одна жизнь, возможно. Такая же суетная и несерьезная.

Трейлер «Ты встретишь таинственного незнакомца» (You Will Meet a Tall Dark Stranger):

Фильм об американском докторе наук, попавшем в аварию в Берлине и обнаружившем, что он – это не он. В главных ролях Лиам Нисон и Диана Крюгер.

Доктор Мартин Харрис (Лиам Нисон) прилетает с женой (Дженюари Джонс) в Берлин на саммит по биотехнологиям. В аэропорту он забывает кейс с документами, потому, оставив жену в отеле, спешит назад. Ловит такси, и через несколько минут оказывается в тонущей машине, вылетевшей с моста в реку. Девушка, что вела такси (Диана Крюгер), спасает доктору жизнь. Через 4 дня он приходит в себя в больнице. Никто не знает, кто он такой. Жена его не узнает, более того подле нее какой-то мужик, выдающий себя за Мартина Харриса; полиция требует паспорт, которого нет – он забыт в аэропорту, деньги на исходе, а в завершение всего, по пятам идут убийцы.

Режиссер Жауме Коллет-Сера снял фильм, прямо скажем, странный. Не сказать, что «Неизвестный» производит впечатление кино для интеллектуалов, любителей запутанных историй. Нет, иначе он не выглядел бы как мощный глушитель, к которому вместо пистолета присобачили детскую «пукалку». Но и назвать это недоразумение абсолютной потерей времени тоже язык не поворачивается. Лиам Нисон, все же, и Диана Крюгер. Нисон, как тот глушитель, выглядит слишком мощным и тяжелым для этого сценария. Слишком основательным. Ему безоговорочно веришь, а из-за несуразной развязки разочаровываешься в раз и в конце уже не можешь сдержать желание выйти из зала. Да и заслуженные немецкие актеры болтаются в повествовании, как то самое, извините за сравнение, в проруби. Попытка скрестить «Жизнь других» с «Идентификацией Борна», очевидно, не удалась. И хотя пара эпизодов (например, сцена убийства медсестры) производит впечатление хорошего, но подгаженного погонями и избитыми шутками времен холодной войны, кинематографа, мораль из истории вытекает какая-то идиотская: не садитесь в берлинское такси – за руль там пускают черте кого.

Трейлер фильма «Неизвестный» (Unknown):

Вестерн братьев Коэнов, ремейк который не надо сравнивать с оскароносным оригиналом конца 60-х.

Вор и негодяй Том Чейни (Джош Бролин) обокрал и убил Фрэнка Росса, человека, на которого он работал. Дочь Росса Мэгги (Хейли Стайнфелд), 14 лет от роду, приезжает в город за телом отца, решает денежные проблемы семьи и нанимает маршала алкоголика и меланхолика Рустера Когберна (Джеф Бриджес) отомстить за отца: поймать убийцу и отправить его на виселицу. Правда, есть одно условие: девочка должна проехать с ним на индейские территории. К компании присоединяется говорливый техасский рейнджер ЛаБеф (Мэтт Деймон), который также стремиться поймать Чейни, за голову которого назначена награда в его родном штате.

«Железную хватку» Джоэля и Итона Коэнов язык не поворачивается назвать ремейком фильма Генри Хэтэуэя, за который Джон Уэйн получил в свое время «Оскар». Это скорее еще одна экранизация книжки Чарльза Портиса про девочку и убийц: прирожденных, наемных, невольных – всех мастей. Коэны сняли фильм, лишенный заигрываний с зрительским залом. Они рассказали историю, лишив жанр вестерна его легкомысленного исторического небытия. Добавили реализма, сохранив почти театральную атмосферу, заострили жестокость до предела, какой ее видит подросток – сносшибающей, бескомпромиссной, лишенной этической оценки. Убрали моральные переливы, вернув зрителям право самим решать, где зло, а где добро. И существует ли это добро, а точнее добродетель, в мире, где ценность жизни сводится к цене сделки. Единственное, что слегка разочаровывает, это неожиданно сентиментальный финал, будто заимствованный у женского романа. Впрочем, это и есть история, рассказанная уже взрослой женщиной о том, чего ей уже никогда не вернуть.

Трейлер фильма «Железная хватка» (True Grit)

Очередная манипуляция Даррена Аронофски посвящена неврозам балерины в исполнении Натали Портман.

Подающая надежды балерина (Натали Портман) вот-вот станет новой примой балетной труппы. Ее дебют должен состояться в «Лебедином озере», и все бы хорошо, да только одной техники и скромности для роли недостаточно. Балетмейстер (Венсан Кассель) требует страстей и темперамента. То ли для дела требует, то ли переспать ему с ней хочется. Короче, волнения нарастают, в труппе, ясно дело, есть конкурентка (Мила Кунис), гораздо более раскрепощенная, а еще бывшая прима (Вайнона Райдер) не дает расслабиться и обвиняет во всех грехах. Голова идет кругом, роль стервозного черного лебедя становится навязчивой галлюцинацией, отягощенной детским неврозом.

Сказать по правде, «Черный лебедь» Даррена Аронофски не стоит тех дискуссий, которые вокруг него развернулись. Вряд ли рядовой зритель начнет сравнивать это кино с «Рестлером» или «Реквием по мечте». Он просто потратит 2 часа своего времени на Натали Портман. Вот она в гриме и в пачке от Rodarte, вот плачет, а здесь напугана, возбуждена, чешется, целуется с Кунис и даже танцует. Да, она, просто, молодец, очень старается. Но почему-то скучна до безобразия. Настолько, насколько смешон и нелеп Кассель в роли балетмейстера. Райдер, которая и в реальности была той актрисой, чью нишу в Голливуде заняла Портман, вообще выглядит не прима-балериной, а законченной алкоголичкой.

Аронофски, кажется, и не стремился снимать балет. Он просто набрал штампованных сценарных ходов и скрестил их в истории про еще одного надорвавшегося на работе трудоголика и приукрасил аллюзиями в стиле Кафки. С тем же успехом это могла быть драма о судьбе секретарши. Но ведь одно дело впасть в банальность офисного быта, а другое подгадить образ классики. Низким жанром ударить по высокому и чистому. Ударить удалось. Высокое не пострадало, оно, вообще, осталось где-то за кадром. В вот низкое слегка преобразилось. Причем, ровно в меру: и массы поймут, и интеллектуалы обсудят. Всем угадив, Аронофски создал шедевр особого рода – басню, любая мораль которой обращается в надуманную чушь, в морок, навязчивый как галлюцинации недобалерины.

Трейлер фильма «Черный лебедь» (Black Swan):

Гангстерский триллер от сценариста «Отступников» Уилльяма Монахана с Колином Фареллом в главной роли. Ироничный британский фатализм.

Мелкий гангстер Митч (Колин Фарелл) выходит на свободу после отсидки за чужие грехи. Несмотря на горячую встречу бывших коллег по преступному миру, он твердо намерен завязать с криминалом и найти себе легальную работу. Случай помогает ему устроиться кем-то вроде телохранителя у измученной прессой меланхоличной звезды (Кира Найтли). Очевидно, что роман неминуем, и что мафия своих не бросает.

«Телохранитель», режиссерский дебют оскароносного сценариста Уильяма Монахана («Отступники»), производит впечатление «камерного» кино. Этакого проходного двора, или улицы, из потока вторичных героев, которые олицетворяют колорит лондонского «дна». Если кто-то хочет увидеть здесь любовную историю и традиционный расклад «хороший парень против плохого», он удивит лишь формальную канву сюжета. Плюс лабиринт из фатальных логических цепочек. Игра актеров – идеально вписана в эту концепцию шкатулки с массой запасных частей, которые, в принципе, можно выкинуть, как лишние, но без них как-то скучно. Колин Фарелл харизматичен и удивительно сдержан, Кира Найтли блистает своей челюстью, сутулит хрупкие плечики – большего от нее никто не ждет. Управляющий, сыгранный Дэвидом Тьюлисом, равно как и сестра Митча (Анна Фрил) колоритны до состояния карикатуры, что лишь подчеркивает их шарм. Музыка 60-70х, одежда 2000-х, но как бы вне времени – все говорит о том, что вы смотрите не просто триллер, а вещицу для киноманов, которую можно разглядывать часами, разбирать на составляющие, но при этом не чувствовать себя скованным чувством причастности к шедевру. Это безусловно не шедевр, но и не пустышка. Скорее экспромт на тему английского эстетизма, снятый американцем, влюбленным в Лондон.

Трейлер фильма «Телохранитель» (London Boulevard):

Комедийный боевик, снятый в Голливуде европейцем Мишелем Годри. Милый пустяк, каких мало…

У избалованного сынка медиа-магната (Сет Роган), кутилы и лентяя, умирает отец. Довольно печальное событие. Было бы, если бы Бритт (так зовут парня) не имел претензий к своему папаше с детских лет. Досаду усугубляет обязанность вступить в права наследования и возглавить отцовскую газету. А тут еще кофе по утрам стали приносить отвратительный. Главный вопрос, конечно, что за гад испортил кофе. Оказалось, водителя, по совместительству автора кофейного рецепта, Бритт уволил. Пришлось вернуть работягу, который оказывается еще и компьютерным гением, Брюсом Ли и «Speedy гонщиком» в одном флаконе – имя ему Като (Джей Чен). Общего ними двумя немного, разве что желание жить в мире острых ощущений, помогать людям, защищая их от бандитов и играть с оружием и тачками. С помощью газеты они раздувают миф о суперзлодее с сомнительной кличкой «Зеленый шершень», который подминает под себя весь преступный мир Лос-Анджелеса. Реальный глава криминальной группировки с не менее забавным именем Чудновский (Кристоф Вальц) таким поворотом событий не доволен. А еще в фильме есть стареющая секретарша в исполнении Камерон Диас.

«Зеленый шершень» – первая работа европейца Мишеля Годри в Голливуде. Виртуозная издевка над целым жанром, если не над двумя сразу. Здесь есть и спецэффекты, и шутки, и драки. Нет только банальности. Причем разговор идет на экране довольно глупый, и суть этого глупого разговора понять может только человек смышленный, наделенный здоровым чувством юмора. Остальные не поймут, извините: несмотря на Камерон Диас, кино вышло не для масс. Честно говоря, обсуждать этот фильм серьезно невозможно. Им можно только восхищаться. Так ненавязчиво и задорно издеваться над Голливудом на его же деньги может не каждый. И если отойти от деталей и перейти к сути, то «Зеленый шершень» про победу над занудством. Чего и вам желаем.

Трейлер фильма «Зеленый шершень» (The Green Hornet)